— Может быть, я не уверен. — Он пожал плечами. — Я плохо разбираюсь в таких вещах, мистер Бойд.
— Да уж, это вы доказали, — согласился я.
— Знаю, это совсем не простая задача для вас, но, с другой стороны, никто не зарабатывает просто так сто тысяч долларов, верно?
— Ну, я мог бы назвать пару парней с телевидения… Может быть, вы припомните еще что-нибудь об этой девушке?
Он секунду подумал:
— Извините, но ничего не приходит на ум.
— О’кей, — сказал я. — Полагаю, что, если я подольше постою на Таймс-сквер, мне удастся на нее наскочить.
Я встал, опять засунул свой «магнум» в кобуру, потом извлек из кармана другой пистолет и осторожно протянул его Мастерсу.
— В следующий раз, когда пойдете открывать входную дверь, будьте осторожнее с этой штукой! — сказал я.
— Прошу прощения за то, что произошло, мистер Бойд. Я очень рад, что промазал.
— А уж как я рад! — подхватил я, вручая ему свою визитную карточку. — Сообщите мне сразу же, если раздастся звонок от душителя.
— А вы держите меня в курсе событий. Информируйте, намечается ли прогресс.
— Конечно. Я сразу это сделаю.
— А как насчет ваших расходов? Не хотите получить сейчас небольшую сумму?
— За сто тысяч долларов я могу и сам оплатить свои расходы, — великодушно ответил я.
Мастерс проводил меня до входной двери. На минуту я задержался, прежде чем выйти в крошечный холл.
— Скажите, это портрет художника Читэма?
— Вы заметили? — Он казался довольным. — Правда, великолепная вещь?
— Вы знаете девушку, которая для него позировала?
— Нет, — как-то слишком небрежно ответил он. — А что, я должен ее знать?
— Каждый мужчина хоть раз в жизни должен повидать такую женщину, как она, — хмуро ответил я.
— Значит, вы с ней знакомы?
— Так, мельком. А как насчет художника? Вы с ним знакомы?
— Нет, мы никогда не встречались, — ответил Мастерс и недовольно покачал головой, как будто я допустил грубость. — У меня никогда не было желания знакомиться с художниками — это приводит только к разочарованиям. По сравнению с их работами личности авторов всегда кажутся мне незначительными. Поэтому я стараюсь избегать личных встреч.
— Должно быть, вы сами неординарная личность, мистер Мастерс, — вежливо произнес я и нажал кнопку лифта.
Похоже, поездки в Гринвич-Виллидж уже вошли у меня в привычку. Поразившее меня совпадение — портрет работы Читэма в гостиной Мастерса — было слишком сильным, а отрицание знакомства с Пандорой слишком нарочитым. Ну что ж, если он не желает об этом рассказать, может быть, расскажет она.
Мне удалось поставить машину на том же месте, что и в прошлый раз, — если дело продвинется, можно будет застолбить участок! — и я вошел в вестибюль и спустился по лестнице в студию. Точнее, наполовину спустился, а потом остановился. Спиной ко мне на ступеньках сидела девушка. Она повернула голову и посмотрела на меня, отчего моя уверенность испарилась. Я говорю об уверенности в том, что это девушка: с таким же успехом она могла оказаться ведьминым отродьем.
На голове у нее красовалось что-то похожее на птичье гнездо, но это вполне могли быть и ее собственные волосы, взбитые собственными грязными пальчиками. Лицо у нее было худое и длинное, а темные глаза — слишком большие. Из косметики она воспользовалась только жемчужно-белыми тенями для век и белой обводкой для глаз. Бесформенный серый свитер болтался, почти закрывая короткую черную юбку, черные чулки завершали наряд. Ей было не больше восемнадцати.
— Извините, — вежливо произнес я и переступил через нее.
Добравшись до двери, я нажал на звонок, а секунд через тридцать понял, что в доме никого нет. Призрак все еще сидел на ступеньках, спрятав подбородок в ладони, опершись локтями о колени, бессмысленно глядя в пятое измерение.
Я поднялся на пару ступенек, пока ее лицо не оказалось на уровне моего.
— Вы не знаете, где я могу найти Пандору?
Бледные губы скривились в слабой гримасе.
— Продажная тварь, — произнесла она безразлично.
— А Дуглас где?
— Подонок! — ответила она уже более выразительно.
— Я хочу выяснить, где он, а что Дуглас подонок — я и сам знаю.
— Не он, а ты!
— Ты назвала меня подонком?! — переспросил я со знаменитой бойдовской сообразительностью.
— Это ты говоришь, папуля! — захихикала она. — Болтаешься здесь в этом наборе от «Брукс бразерс», как будто ты на Мэдисон-авеню!
— В моем деле нужно выглядеть прилично и строго, — сообщил я ей. — А то люди отволокут своих жмуриков в другое место, чтобы другие подонки их зарывали.
На секунду в ее глазах мелькнул интерес.
А ты чем занимаешься, папаша? — спросила она.
— Я похоронщик, гробовщик, но работаю только ради кайфа. Как возьмусь за дело, сначала потихоньку разминаюсь, темп набираю, а потом как бабахну — бам! бум! — со всей оттяжкой, и пошел вгрызаться вовсю. Только дайте мне хорошенький трупик распотрошить — и оп! Мои собственные внутренности так и взыграют в унисон, каждая жилка отзывается, как гитарная струна. Сечешь?
— Да, усекла, папаша! — медленно проговорила она, засияв. — Это совершенно новый вид кайфа, я о таком еще не слыхивала. Это как жизнь и смерть, и все такое прочее, и все катится, катится в один здоровенный горшок! Забойно!
— Ничего особенного, — скромно возразил я. — Наш главный спец из дурдома считает, что я весь прогнил — и спереди, и сзади, и от середины вниз! Это вроде как язва, он говорит. Но я в это не врубаюсь. По-моему, сам он психованный, на Фрейде шизанутый!
Она встала и доверчиво просунула свою ладошку в мою.
— Друг и блондинка отправились к Фредди, у него с собой новая картина, — жуть, он говорит, как Объединенные Нации. Хочешь отправиться туда и блевануть, а, папашка?
— А почему нет? — ответил я. — У нас впереди целая жизнь, и делать в ней, куколка, совершенно нечего. Так что разок мы можем себе позволить хоть что-то сотворить. Пошли к Фредди, отметимся на новой картине.
Как оказалось, Фредди обитал всего в двух кварталах отсюда. Еще одна студия в цокольном этаже, еще один подвал, который не так давно был уважаемым хранилищем угля, а теперь докатился до приюта Фредди.
Помещение оказалось плохо освещенным, все в облаках дыма. Войдешь туда и чувствуешь себя как в аду, перед рекой Стикс с перевозчиком. Кругом было полно людей, по крайней мере, я предпочитал считать, что это все-таки люди, ведь нельзя же всегда верить собственным глазам, как невозможно всегда сохранять трезвый рассудок.
Как только мы вошли, какой-то рано полысевший тощий тип в очках сунул нам в руки два стакана с темной жидкостью.
— Дети, вы должны выпить за новую картину Фредди! — пропел он высоким голосом. — Клянусь, он — номер один среди секс-художников!
Я подозрительно глянул на грязноватую влагу.
— Что это? — спросил я.
— Это херес, мужик! Настоящая южноафриканская смесь — ты, в натуре, знаешь, как эти молодцы-зулусы делают вино? Мужики! Я прямо разлагаюсь при мысли об этом. Целое племя танцует на виноградных гроздьях, выжимая ногами натуральный сок! И все они двухметрового роста, и женщины тоже, медленно идут по кругу, как в хороводе! А ты теперь это пьешь, мужик!
— Только не я! — Я с содроганием вручил стакан ему обратно. Он тут же осушил его одним глотком и обратил взор к кошмарику, который привел меня к Фредди.
— Где ты подобрала этого подонка?! — воинственно воскликнул он. — На Уолл-стрит ошивался, отброс?
— Он не подонок! — Ее голос зазвучал оскорбленно. — Он изобрел новый вид кайфа! Когда он бальзамирует мертвецов, ему кажется, что кто-то натягивает его кишки на виолончель, — деликатно объяснила она.
— Да? — В голосе парня прорезалось уважение. — Приятель, извини, я ошибался насчет тебя. Извини.
— Здесь не найдется выпить чего-нибудь еще, кроме этого хереса? — с надеждой спросил я.
— Да нет, — покачал он головой. — Фредди закупил по дешевке целую бочку. Прежний владелец собирался все это вылить, вот подонок! Ты можешь это представить?!
— Да уж. А что, Пандора сейчас здесь?
— Мужик! — Он закатил глаза. — Если бы она была здесь, ты бы не спрашивал. Ты бы это сразу почувствовал.
— Ну а Читэм хотя бы здесь?
— Конечно, где-то там, — махнул он в сторону толпы. — Рано или поздно вы его найдете.
— Папашка! Посмотри, — неожиданно взвизгнула моя кошмарная подружка, вцепившись в мою руку. — Кто-то собирается поиграть на твоих внутренностях!
Инстинктивно я схватился за живот, но потом с облегчением вздохнул, поняв, что она имела в виду: какой-то толстяк вытащил двойную бас-гитару и приготовился играть. Рядом с ним стоял еще какой-то тип, видимо, собирался запеть. Конечно, я опять ошибся: через двадцать секунд он начал читать свою поэму, завывая под резкие звуки струн. Я понял, что это поэма, только лишь потому, что мне это объяснила моя спутница. Услышал я только несколько строчек, которые пробились ко мне сквозь сумасшедший шум, но и этого было достаточно. «Мусорные баки, гнилые отбросы, сточные трубы и слизь, — декламировал поэт пронзительно и страстно. — Все это уходит, уходит, а мне уже все равно, словно это розовые бутоны, бутоны, бутоны…»